"Знакомая сказала, что он пишет замечательные стихи" "Впервые я увидел Иосифа на свадьбе общих друзей. Я увидел молодого, очень привлекательного юношу с хорошей улыбкой. Мы немного поговорили и, надеюсь, взаимно понравились друг другу.
Одна наша общая знакомая сказала, что он пишет замечательные стихи. Однажды я был на его выступлении в Промке (доме культуры Промкооперации, теперь ДК Ленсовета).
Зал был набит битком, Иосиф читал с большой внутренней силой, буквально завораживая зал. Мы с Иосифом время от времени перезванивались. Как-то раз из Парижа приехала тогдашняя жена моего двоюродного брата Миши Давиденкова, и она мечтала познакомиться с Иосифом.
Тогда я с удивлением узнал, что Иосиф, видимо, приобретает международную славу! Я пригласил его на улицу Рашетова, где жил тогда, он пришёл, и мы провели очень милый вечер… Иосиф бывал у меня в гостях на улице Чайковского, где я жил вместе с сёстрами Любой и Мариной, на проспекте Энгельса, куда я потом переехал.
Ещё до моей женитьбы мы как-то гуляли с ним ночью в районе улицы Чайковского.
Я тогда расстался после трёх лет совместного проживания с одной девушкой, и Иосиф подозревал, что я из-за этого мучаюсь.
Мы долго ходили по улицам. Он говорил, что прекрасно понимает моё состояние, что он сам страдает из-за отношений с Мариной Б.
, которая то ли любит его, то ли другого, и он находится в очень сложном положении из-за этого "месье", как он выражался. Так как я нисколько не тяготился своим разрывом, а считал его спасительным для себя, то кончилось тем, что в основном я утешал его… Ещё в памяти моей существует ночная прогулка по шоссе в Комарове, где я спрашивал у него, что же самое главное он вынес из ссылки.
И запомнившийся мне ответ: "Главное в человеке – это его умение противостоять внешнему давлению".
В его доме, в знаменитых "полутора комнатах", я бывал несколько раз.
Помню, что как-то раз у него дома Иосиф прочёл мне недавно написанное стихотворение "…В брюхе Дугласа ночью скитался меж туч/ и на звёзды глядел, / и в кармане моём заблудившийся ключ /всё звенел не у дел, / и по сетке скакал надо мной виноград, / акробат от тоски; / был далёк от меня мой родной Ленинград, / и всё ближе – пески…" Честно говоря, я был поражён удивительной мелодикой стихотворения… Но не знал, что сказать и как отнесётся Иосиф к моим оценкам, и пробормотал только, что в слове "мегалополис" ударение должно стоять не на первом "о", а на втором.
Иосиф ответил, что теперь он это знает, а тогда ещё не знал.
Алена Бобрович, "Metro" Фото: "Дорогому моему Лёхе с безграничной нежностью" Уезжая в вынужденную эмиграцию, Иосиф дал мне, как, впрочем, и многим другим друзьям, копию своего письма Брежневу – для распространения.
Конечно, я читал практически всё, что он печатал – сначала, естественно, за границей.
Это были синие ардисовские сборники, нелегально привозимые друзьями и знакомыми.
Многое я получал от Лидии Корнеевны Чуковской, которая в своё время вместе с Фридой Вигдоровой положила немало сил и нервов ради его освобождения.
Потом с началом перестройки начали и у нас выходить первые книги Иосифа Бродского.
Время от времени я наезжал в Москву, где встречался с Анатолием Найманом, своим добрым знакомым ещё с тех, "баснословных" юношеских лет, когда все мы вращались в одном окололитературном, околоартистическом, околоспортивном кругу.
Толя рассказывал мне о Бродском, об их встречах, показывал фотографии. И постепенно во мне возникало желание увидеть его, вспомнить нашу юность.
Но дело в том, что долгое время, даже бывая в Америке, я стеснялся напоминать ему о себе. Нобелевский лауреат, знаменитый поэт – я представлял себе, сколько людей, особенно из России, ищут встречи с ним! Поэтому я попросил Толю прозондировать Иосифа на этот предмет – может (хочет) ли он со мной увидеться, когда я буду в Штатах.
Алена Бобрович, "Metro" Фото: Получив положительный ответ, будучи в Нью-Йорке, я созвонился и приехал к нему, чтобы провести с ним примерно час-полтора по дороге в аэропорт.
На первом этаже нас встретила Мария с маленькой дочкой на руках.
После дежурного обмена любезностями мы поднялись наверх, на третий этаж, где был его кабинет.
Помню, первое, что меня удивило, это пишущая машинка, смотревшаяся в век компьютеров некоторым анахронизмом. В ответ на вопросы Иосифа я немного рассказал о себе, об участии в диссидентском движении, об обыске и дальнейших неприятностях, о начале перестройки и моей депутатской деятельности.
Я сказал Иосифу, что меня поражает объём его знаний и глубина философии, вся космогоническая насыщенность и направленность его поэзии… Он спросил о впечатлениях от Америки и её культуры Я ответил, что не вижу здесь проблем с живописью, так как, начитавшись историй о работах не признаваемых при жизни импрессионистов, которые потом начинают стоить миллионы, многие покупают картины молодых художников, рассматривая это как своеобразный "инвестмент".
Что почти во всех американских домах, где я бывал, висят подлинники.
Что с музыкой тоже всё в порядке, так как ходить на концерты симфонической музыки в вечерних костюмах, демонстрируя хороший вкус, весьма престижно… А вот с поэзией плохо.
На ней не заработаешь, и покрасоваться негде.
Согласившись, Иосиф рассказал, что для "внедрения поэзии в народные массы" у него есть свой план.
А именно, надо сделать так, чтобы в каждой гостинице, в номерах кроме Библии и Корана лежала антология американской поэзии. И что он такую антологию составил, нашёл спонсора, и первые 5 тысяч экземпляров уже отпечатаны (я не знаю дальнейшую судьбу этого проекта, сохранился ли он после смерти Бродского…).
Моя же идея, которую я ему предложил, была иная.
Зная воздействие на тинэйджеров, идолов кинематографа, было бы неплохо организовать, чтобы, например, Шварценеггер, перед тем как пристрелить сотню-другую негодяев из скорострельной винтовки М-16, прочитал бы какое-нибудь стихотворение.
А красавица Шэрон Стоун, когда к ней пришёл бы с просьбой о любви очередной ухажёр, заявила бы, что не отдастся ему, пока он не прочитает наизусть трёх стихотворений.
Мы немного посмеялись, потом заговорили об аналогичной ситуации в России. Предложение Иосифа заключалось в том, чтобы печатать в какой-нибудь газете, например, в "Вечернем Ленинграде", отрывки из Марселя Пруста, с продолжением в каждом номере, для приучения народа к высокому искусству… Немного поговорили ещё об общих знакомых, о Мише Барышникове, с которым я виделся в этот приезд.
Пора было уезжать.
Я попросил Иосифа надписать мне книжку, которую предусмотрительно взял с собой.
Это была "Урания", ардисовское издание. Он написал: "Дорогому моему Лёхе с безграничной нежностью. Иосиф Бродский. 18-е янв. 1994 года. New York".
Это слишком лестная для меня надпись. Мне кажется, у него было предчувствие возможной близкой смерти, и он торопился сказать добрые слова… Он умер через два года и 10 дней, 28 января 1996 года.
Рубрика: Новости. Читать весь текст на www.metronews.ru.